Рай и ад. Что знает о них христианин?

Го­во­рить о рае труд­но по не­сколь­ким при­чи­нам. Од­на из них — в на­шем обыч­ном язы­ке нет под­хо­дя­щих слов, а рай­ско­го язы­ка мы не зна­ем. У нас есть сло­ва для сто­лов и сту­льев, ком­пью­те­ров и те­ле­фо­нов, лест­ниц и лиф­тов — пред­ме­тов, с ко­то­ры­ми мы по­сто­ян­но име­ем де­ло. Но рай вы­хо­дит за пре­де­лы на­ше­го опы­та; нам труд­но го­во­рить о нем, как, на­при­мер, сле­по­рож­ден­ным труд­но го­во­рить о цве­те, а мла­ден­цам в утро­бе (ес­ли бы они мог­ли го­во­рить) бы­ло бы труд­но рас­суж­дать о ми­ре, ожи­да­ю­щем их по­сле ро­дов.

Мы ве­рим в то, что нам пред­сто­ит про­зреть, ро­дить­ся в дру­гую жизнь, но нам труд­но по­нять, ка­кой мир нас ожи­да­ет. Но име­ет ли в та­ком слу­чае смысл во­об­ще на­чи­нать этот раз­го­вор? Да. Нель­зя ска­зать, что мы не зна­ем во­об­ще ни­че­го — и Пи­са­ние, и Пре­да­ние го­во­рят нам о рае, и мы долж­ны об­ра­тить вни­ма­ние на эти сло­ва и по­ста­рать­ся их по­нять. Ко­гда речь идет о ду­хов­ных ре­аль­но­стях, язык не­из­беж­но ста­но­вит­ся об­раз­ным, ме­та­фо­ри­че­ским; и Пи­са­ние го­во­рит о рае, ис­поль­зуя зна­ко­мые нам об­ра­зы.

У нас сло­во «ме­та­фо­ра» ча­сто ас­со­ци­и­ру­ет­ся с чем-то не­кон­крет­ным и ма­ло­ре­аль­ным. На са­мом де­ле, речь идет о ве­щах в выс­шей сте­пе­ни кон­крет­ных и ре­аль­ных. Вы не смо­же­те объ­яс­нить аф­ри­кан­цу, на что по­хож снег, не при­бе­гая к ино­ска­за­ни­ям, но вы-то (в от­ли­чие от ва­ше­го со­бе­сед­ни­ка) зна­е­те, что снег аб­со­лют­но ре­а­лен, вы помни­те, как он та­ет в ру­ках и хру­стит под но­га­ми. Рай аб­со­лют­но ре­а­лен, п?дли­нен, не­со­мне­нен — бо­лее ре­а­лен, чем тот мир, в ко­то­ром мы жи­вем сей­час — но мы мо­жем го­во­рить о нем толь­ко ино­ска­за­тель­но. Раз­лич­ные ме­та­фо­ры мо­гут быть по­лез­ны по­то­му, что в на­шем ми­ре, в на­шем опы­те есть от­блес­ки рая — мы жи­вем в пад­шем ми­ре, но не в аду, и те доб­рые и хо­ро­шие ве­щи, ко­то­рые мы зна­ем, мо­гут слу­жить нам ука­за­те­ля­ми.

Ибо зна­ем, — го­во­рит апо­стол, — что, ко­гда зем­ной наш дом, эта хи­жи­на, раз­ру­шит­ся, мы име­ем от Бо­га жи­ли­ще на не­бе­сах, дом не­ру­ко­тво­рен­ный, веч­ный. От­то­го мы и воз­ды­ха­ем, же­лая об­лечь­ся в не­бес­ное на­ше жи­ли­ще (2 Кор 5:1,2). Рай — это наш род­ной дом; мы пред­на­зна­че­ны для не­го, а он — для нас. Мы не ухо­дим в да­ле­кую стра­ну; на­про­тив, мы воз­вра­ща­ем­ся до­мой. У Сер­гея Есе­ни­на есть из­вест­ные строч­ки: «Ес­ли крик­нет рать свя­тая: / “Кинь ты Русь, жи­ви в раю!” / Я ска­жу: “Не на­до рая, / дай­те ро­ди­ну мою”». Мо­жет быть, это ве­ли­кая по­э­зия, но это оши­боч­ное пред­став­ле­ние о рае. Рай и есть на­ша под­лин­ная Ро­ди­на, и то, что есть свя­то­го в свя­той Ру­си, не­сет в се­бе от­све­ты рая, на рай ука­зы­ва­ет и в раю обя­за­тель­но бу­дет. Мож­но вспом­нить, что на дру­гом кон­це хри­сти­ан­ской Ев­ро­пы, в кельт­ском ми­ре, свя­тые ме­ста, та­кие, как зна­ме­ни­тый мо­на­стырь Ай­о­на, на­зы­ва­лись «тон­ки­ми» — ме­ста­ми, где не­бе­са «про­све­чи­ва­ют» сквозь зем­ной ланд­шафт — для тех, кто име­ет гла­за их уви­деть. Кра­со­та ми­ро­зда­ния — как и кра­со­та Церк­ви — по­мо­га­ет нам, хо­тя и «га­да­тель­но, как че­рез туск­лое стек­ло», уви­деть от­све­ты рая.

Пи­са­ние на­зы­ва­ет рай го­ро­дом — не­бес­ным Иеру­са­ли­мом. На­до ска­зать, что «го­род» в биб­лей­ские вре­ме­на не был по­хож на со­вре­мен­ный ме­га­по­лис, где лю­ди, да­же стис­ну­тые в ва­го­не мет­ро, оста­ют­ся чу­жи­ми друг дру­гу. Го­род был ор­га­низ­мом, един­ством, в ко­то­ром лю­ди бы­ли свя­за­ны меж­ду со­бой уза­ми вза­им­ной вер­но­сти, об­щей па­мя­тью и об­щей на­деж­дой. Спа­сен­ные, как го­во­рит про­рок, впи­са­ны в кни­гу для жи­тья в Иеру­са­ли­ме (Ис 4:3). Всту­пая в Цер­ковь, мы об­ре­та­ем не­бес­ное под­дан­ство; у нас есть род­ной го­род, где, как го­во­рит апо­стол, мы уже не чу­жие и не при­шель­цы, но со­граж­да­не свя­тым и свои Бо­гу (Еф 2:19).

Дру­гой об­раз рая — это сад. Пер­сид­ское сло­во «па­ра­диз», во­шед­шее во мно­гие язы­ки для обо­зна­че­ния рая, пер­во­на­чаль­но и озна­ча­ло «ого­ро­жен­ный со всех сто­рон сад». Сад по­лон рас­те­ний, птиц, и не­ред­ко — при­ру­чен­ных жи­вот­ных. Сад — об­раз, го­во­ря­щий о при­ро­де. По­эты, ху­дож­ни­ки и ком­по­зи­то­ры все­гда пы­та­лись пе­ре­дать чув­ство изум­лен­но­го бла­го­го­ве­ния пе­ред кра­со­той и ве­ли­чи­ем при­род­но­го ми­ра. Как ска­зал не­кто, пы­та­ясь пе­ре­дать свои ощу­ще­ния от по­се­ще­ния од­но­го древ­не­го со­бо­ра, «это та­кое ме­сто, где ате­ист чув­ству­ет се­бя не­лов­ко». При­ро­да — это огром­ный со­бор, и ко­гда мы вхо­дим под сво­ды зим­не­го ле­са, мы по­ни­ма­ем, что мы — в хра­ме. Кра­со­та при­ро­ды ука­зы­ва­ет на кра­со­ту за ее пре­де­ла­ми, как ска­зал один че­ло­век, опи­сы­вая от­крыв­ший­ся ему вид, «это как не­бе­са — для тех, кто в не­бе­са ве­рит». Но в при­ро­де — ка­кой мы ви­дим ее сей­час, в на­шем пад­шем ми­ре — есть не толь­ко кра­со­та, но и угро­за, па­ра­зи­ты и жа­ла, клы­ки и ког­ти. Ху­же то­го, че­ло­век в сво­ем от­но­ше­нии к при­ро­де ча­ще яв­ля­ет­ся хищ­ни­ком и гра­би­те­лем, чем са­дов­ни­ком. Но Сад — это не ди­кий лес, ку­да охот­ник вхо­дит, что­бы уби­вать или быть уби­тым. В Са­ду от­но­ше­ния меж­ду при­ро­дой и че­ло­ве­ком об­ре­та­ют гар­мо­нию. Как го­во­рит об этом гря­ду­щем ми­ре про­рок Ис­айя, То­гда волк бу­дет жить вме­сте с яг­нен­ком, и барс бу­дет ле­жать вме­сте с коз­лен­ком; и те­ле­нок, и мо­ло­дой лев, и вол бу­дут вме­сте, и ма­лое ди­тя бу­дет во­дить их. И ко­ро­ва бу­дет па­стись с мед­ве­ди­цею, и де­те­ны­ши их бу­дут ле­жать вме­сте, и лев, как вол, бу­дет есть со­ло­му. И мла­де­нец бу­дет иг­рать над но­рою ас­пи­да, и ди­тя про­тя­нет ру­ку свою на гнез­до змеи. Не бу­дут де­лать зла и вре­да на всей свя­той го­ре Мо­ей, ибо зем­ля бу­дет на­пол­не­на ве­де­ни­ем Гос­по­да, как во­ды на­пол­ня­ют мо­ре (Ис 11:6—9).

Дру­гой об­раз рая — это об­раз Цар­ства. В на­ше вре­мя «цар­ство» ча­сто по­ни­ма­ют как «стра­ну», «тер­ри­то­рию». В Еван­гель­ские вре­ме­на речь шла о дру­гом — о вла­ды­че­стве. Мы при­над­ле­жим к Цар­ству Бо­жию, ес­ли наш Царь — Хри­стос. Как го­во­рит Он сам, Цар­ствие Бо­жие внутрь вас есть (Лк 17:21). Это ре­аль­ность, в ко­то­рой Хри­стос яв­ля­ет­ся Вла­ды­кой и за­ко­но­да­те­лем, ре­аль­ность, в ко­то­рой пра­вит Его лю­бовь.

Хри­стос го­во­рит о рае как о сва­деб­ном пи­ре. Для со­вре­мен­но­го чи­та­те­ля Пи­са­ния бы­ва­ет труд­но по­нять зна­че­ние этих двух об­ра­зов — пи­ра и бра­ка. Нач­нем с пи­ра. В Па­ле­сти­не I ве­ка лю­ди со­всем по-дру­го­му вос­при­ни­ма­ли цен­ность пи­щи; они ели уме­рен­но — ча­сто вы­нуж­ден­но, из-за не­хват­ки еды, ино­гда доб­ро­воль­но, при­ни­мая на се­бя пост. Сей­час, ко­гда еда про­да­ет­ся на каж­дом уг­лу, мы утра­ти­ли со­зна­ние ее цен­но­сти, и толь­ко цер­ков­ные по­сты мо­гут вер­нуть нам по­ни­ма­ние то­го, что та­кое пир, ра­дост­ное при­ня­тие изоби­лия Бо­жи­их да­ров.

Но пи­ща име­ла еще од­ну, утра­чен­ную в со­вре­мен­ном об­ще­стве, функ­цию. Се­го­дня мы жи­вем в куль­ту­ре фаст-фу­да, ча­сто едим в оди­но­че­стве или на хо­ду, и нам нет ни­ка­ко­го де­ла до че­ло­ве­ка, с ко­то­рым мы слу­чай­но раз­де­ли­ли сто­лик в ка­фе быст­ро­го об­слу­жи­ва­ния. Но для лю­дей то­го вре­ме­ни есть с кем-то вме­сте бы­ло глу­бо­чай­шим про­яв­ле­ни­ем че­ло­ве­че­ско­го об­ще­ния и общ­но­сти. Нечто по­доб­ное со­хра­ни­лось и в на­ше вре­мя, ко­гда се­мья со­би­ра­ет­ся за од­ним сто­лом. Мы все, со­брав­ши­е­ся за сто­лом, — род­ные или близ­кие дру­зья, раз­де­ля­ем не толь­ко пи­щу, но и жизнь друг дру­га. Пир был про­ти­во­по­лож­но­стью не толь­ко го­ло­ду, но и оди­но­че­ству, он уто­лял по­треб­ность не толь­ко в еде, но и в че­ло­ве­че­ском брат­стве.

Это осо­бен­но от­но­си­лось к сва­деб­но­му пи­ру, ко­гда лю­бовь юно­ши и де­вуш­ки со­еди­ня­ла не толь­ко их, но и их се­мьи — лю­ди ста­но­ви­лись род­ны­ми друг дру­гу. Брак был про­яв­ле­ни­ем то­го, что на биб­лей­ском иври­те на­зы­ва­лось «хе­сед» — вер­ной, не­из­мен­ной лю­бо­вью. Смут­ное том­ле­ние пер­вой люб­ви, ожи­да­ние че­го-то ве­ли­ко­го осу­ществ­ля­лось, ко­гда влюб­лен­ные ста­но­ви­лись су­пру­га­ми, со­зда­ва­ли се­мью. Счаст­ли­вая се­мья, пол­ная люб­ви и за­бо­ты, — об­раз рая; бли­зость и по­ни­ма­ние, су­ще­ству­ю­щее меж­ду род­ны­ми людь­ми, яв­ля­ет со­бой об­раз — пусть не­со­вер­шен­ный и по­вре­жден­ный — той люб­ви, ко­то­рая бу­дет воз­ду­хом и све­том бу­ду­ще­го ве­ка.

Мож­но го­ло­дать и жаж­дать не толь­ко пи­щи и пи­тья, но и люб­ви, прав­ды, кра­со­ты, смыс­ла. Сам Гос­подь ис­поль­зу­ет этот об­раз жаж­ды и го­ло­да, ко­гда го­во­рит Бла­жен­ны ал­чу­щие и жаж­ду­щие прав­ды, ибо они на­сы­тят­ся (Мф 5:6). В Раю бу­дет уто­ле­на глу­бо­чай­шая жаж­да че­ло­ве­че­ско­го серд­ца — мы при­дем к са­мо­му Ис­точ­ни­ку вся­ко­го добра, кра­со­ты и ис­ти­ны, что­бы ни­ко­гда боль­ше не по­ки­нуть Его.

Ибо они уте­шат­ся

Рай — ме­сто уте­ше­ния; Ла­зарь, тяж­ко стра­дав­ший в зем­ной жиз­ни, уте­ша­ет­ся в раю; Гос­подь обе­ща­ет уте­ше­ние пла­чу­щим, а От­кро­ве­ние Иоан­на го­во­рит, что отрет Бог вся­кую сле­зу с очей их (Откр 21:4). Это уче­ние бы­ло (и оста­ет­ся) пред­ме­том осо­бен­но оже­сто­чен­ных на­па­док: од­ни го­во­рят, что лю­ди про­сто при­ду­ма­ли рай, что­бы как-то уте­шить се­бя пе­ред ли­цом бо­ли, го­ло­да, хо­ло­да и не­вы­но­си­мой же­сто­ко­сти окру­жа­ю­ще­го ми­ра; дру­гие — что эта вы­дум­ка бы­ла впол­не со­зна­тель­ной по­пыт­кой от­влечь тру­дя­щих­ся от борь­бы за улуч­ше­ние сво­е­го по­ло­же­ния на зем­ле.

Оба этих воз­ра­же­ния гре­шат од­ной и той же оче­вид­ной ло­ги­че­ской ошиб­кой — из то­го, что не­кое уче­ние не­сет уте­ше­ние, ни­как не сле­ду­ет его лож­ность, точ­но так же, как из то­го, что не­кое уче­ние не­сет от­ча­я­ние, ни­как не сле­ду­ет его ис­тин­ность. Мож­но счи­тать, что лю­ди, ко­то­рые жи­вут на­деж­дой — ду­ра­ки, а вот трез­вый под­ход к жиз­ни со­сто­ит в без­на­деж­но­сти. Мож­но счи­тать, что му­че­ник, ко­то­рый от­да­ет свою жизнь в на­деж­де на жизнь веч­ную, пре­бы­ва­ет в пле­ну ил­лю­зий, а вот са­мо­убий­ца смот­рит на жизнь ре­а­ли­стич­но, но ни­ка­ких ло­ги­че­ских ос­но­ва­ний так по­ла­гать нет.
Дру­гое воз­ра­же­ние бо­лее се­рьез­но: есть ве­щи, по­сле ко­то­рых уте­ше­ние не­воз­мож­но. Ре­бе­нок, по­те­ряв­ший иг­руш­ку, уте­шит­ся, ес­ли по­лу­чит дру­гую; взрос­лый, по­те­ряв­ший ре­бен­ка, не уте­шит­ся ни­ко­гда — он на­учит­ся жить даль­ше, но скорбь на­все­гда оста­нет­ся с ним. Мож­но ком­пен­си­ро­вать ма­те­ри­аль­ный ущерб, на­при­мер, сло­мав­ший­ся но­ут­бук, но нель­зя ком­пен­си­ро­вать под­лин­ное го­ре. Как го­во­рит про­рок — а Еван­ге­лист ци­ти­ру­ет его, рас­ска­зы­вая об из­би­е­нии мла­ден­цев Иро­дом — Глас в Ра­ме слы­шен, плач и ры­да­ние и вопль ве­ли­кий; Ра­хиль пла­чет о де­тях сво­их и не хо­чет уте­шить­ся, ибо их нет (Мф 2:18). Бы­ва­ет боль, ко­то­рая остав­ля­ет в че­ло­ве­че­ской ду­ше слиш­ком глу­бо­кие яз­вы, что­бы их хоть что-то мог­ло за­пол­нить. Это­му ми­ру не­че­го пред­ло­жить в уте­ше­ние — и са­ми по­пыт­ки пред­ла­гать вы­гля­дят по­чти ко­щун­ством. Но рай — не этот мир.

В про­ро­че­стве Ис­айи, ко­то­рое по­вест­ву­ет о стра­да­ни­ях Спа­си­те­ля, есть уди­ви­тель­ные сло­ва: На по­двиг ду­ши Сво­ей Он бу­дет смот­реть с до­воль­ством (Ис 53:11). Обыч­но, ко­гда лю­ди пе­ре­жи­ва­ют что-то дей­стви­тель­но ужас­ное — как пыт­ки — они по­том во­все не вспо­ми­на­ют это «с до­воль­ством». Со­зна­ние ста­ра­ет­ся вы­тес­нить не­вы­но­си­мые вос­по­ми­на­ния, но они всё рав­но оста­ют­ся ис­точ­ни­ком бо­ли, отрав­ля­ю­щей всю остав­шу­ю­ся жизнь. Рас­пя­тие — не­вы­ра­зи­мо ужас­ная и му­чи­тель­ная смерть, о по­дроб­но­стях ко­то­рой жут­ко и чи­тать; но Пи­са­ние го­во­рит, что во­шед­ший в сла­ву Хри­стос смот­рит на нее «с до­воль­ством». Нечто по­доб­ное го­во­рит­ся и о стра­да­нии хри­сти­ан, ко­то­рое про­из­во­дит в без­мер­ном пре­из­быт­ке веч­ную сла­ву (2 Кор 4:17).

Свя­той апо­стол Петр го­во­рит о том, что как вы участ­ву­е­те в Хри­сто­вых стра­да­ни­ях, ра­дуй­тесь, да и в яв­ле­ние сла­вы Его воз­ра­ду­е­тесь и вос­тор­же­ству­е­те (1 Петр 4:13). Стра­да­ния не про­сто оста­нут­ся в про­шлом — они обер­нут­ся сла­вой и тор­же­ством. Ужас­ные ра­ны, по­кры­ва­ю­щие те­ла му­че­ни­ков, пре­об­ра­зят­ся в зна­ки не­бес­ной сла­вы; не­вы­но­си­мая скорбь обер­нет­ся веч­ной ра­до­стью, се­мьи вос­со­еди­нят­ся в од­ной ве­ли­кой се­мье, Отец ко­то­рой — Бог. Огля­ды­ва­ясь на свой зем­ной путь, спа­сен­ные бу­дут ви­деть все — в том чис­ле са­мые тяж­кие и му­чи­тель­ные — дни сво­ей жиз­ни, и их осо­бен­но, за­ли­ты­ми тем не­бес­ным све­том, ко­то­рый от­кро­ет им под­лин­ный смысл все­го. Бог об­ра­тит смерт­ную тень в яс­ное утро (Ам 5:8) об­ще­го вос­кре­се­ния и в не­за­хо­ди­мый день веч­ной жиз­ни.

И ни­кто пре­дан­ный мер­зо­сти и лжи

Две­ри Рая ши­ро­ко рас­пах­ну­ты; нас всех на­стой­чи­во при­гла­ша­ют. И Пи­са­ние, и Пре­да­ние по­сто­ян­но уве­ря­ют нас, что лю­бой че­ло­век, ка­ким бы греш­ным он ни был, мо­жет по­ка­ять­ся, уве­ро­вать и спа­стись. Пер­вым в рай по­пал раз­бой­ник, рас­пя­тый по пра­вую ру­ку от Гос­по­да.

Но что бу­дет, ес­ли мы от­ка­жем­ся вой­ти? От­вет оче­ви­ден и с точ­ки зре­ния Пи­са­ния, и с точ­ки зре­ния здра­во­го смыс­ла: ес­ли мы от­ка­жем­ся вой­ти в дверь, мы оста­нем­ся за две­рью, во тьме внеш­ней. И не вой­дет в не­го ни­что не­чи­стое и ни­кто пре­дан­ный мер­зо­сти и лжи, а толь­ко те, ко­то­рые на­пи­са­ны у Агн­ца в кни­ге жиз­ни (Откр 21:27), — го­во­рит­ся в са­мом по­след­нем сти­хе Биб­лии. Рай, в ко­то­рый во­шло бы что-то не­чи­стое, рай, в ко­то­ром бы­ла бы воз­мож­на мер­зость и ложь, уже не был бы ра­ем. Нам твер­до обе­ща­но, что ес­ли мы пре­да­дим­ся Гос­по­ду, Он очи­стит нас и вве­дет в Его го­род.

Но мы мо­жем упе­реть­ся, не за­хо­теть, воз­лю­бить тьму, а не свет, бо­лее то­го, мы мо­жем за­кос­неть в этом со­сто­я­нии на­все­гда. То­гда — пре­ду­пре­жда­ет Пи­са­ние — мы оста­нем­ся во тьме внеш­ней. «Червь не­уми­ра­ю­щий» и «огонь не­уга­са­ю­щий», о ко­то­рых го­во­рит Гос­подь, мо­гут рас­смат­ри­вать­ся как ал­ле­го­рии, а яр­кие об­ра­зы сред­не­ве­ко­вой ико­но­гра­фии — как обу­слов­лен­ные эпо­хой и куль­ту­рой. Но в лю­бом слу­чае мы не мо­жем от­ри­цать — Гос­подь на­стой­чи­во пре­ду­пре­жда­ет нас о чем-то не­вы­ра­зи­мо ужас­ном.

Лю­ди ча­сто не хо­тят слы­шать этих пре­ду­пре­жде­ний, а ино­гда и пря­мо их оспа­ри­ва­ют: бес­по­ко­ить­ся не о чем, Бог слиш­ком благ, что­бы осу­дить и от­верг­нуть ко­го-ли­бо. Их ошиб­ка во­все не в том, что они утвер­жда­ют бла­гость Бо­жию; «Его же бла­гость без­мер­на и че­ло­ве­ко­лю­бие не­из­ре­чен­но»— глу­бо­ко тра­ди­ци­он­ная и ор­то­док­саль­ная док­три­на, про­воз­гла­ша­е­мая за каж­дой Ли­тур­ги­ей. Их ошиб­ка в том, что они от­ри­ца­ют че­ло­ве­че­скую сво­бо­ду. Бог на­столь­ко же­ла­ет спа­сти каж­до­го че­ло­ве­ка, что «в плоть об­лек­ся, был рас­пят и по­гре­бен за нас, не­бла­го­дар­ных и зло­нрав­ных». Но у че­ло­ве­ка есть под­лин­ный, ре­аль­ный вы­бор — он мо­жет ска­зать Бо­гу «нет».

Как-то я ви­дел до­ку­мен­таль­ный фильм о раз­де­ле Ин­дии в кон­це со­ро­ко­вых го­дов (и про­ис­шед­шей при этом мас­со­вой рез­не). Там бы­ло ин­тер­вью с од­ним сик­хом, уже глу­бо­ким ста­ри­ком, ко­то­рый, лю­бов­но по­гла­жи­вая кри­вую саб­лю, по­хва­лял­ся, что то­гда ни один му­суль­ма­нин не ушел от не­го жи­вым. Ко­гда у не­го спро­си­ли, не со­жа­ле­ет ли он о со­вер­шен­ных им убий­ствах, он от­ве­тил с не­го­до­ва­ни­ем: «И с че­го это я дол­жен со­жа­леть? Эти чер­то­вы му­суль­ма­не вы­ре­за­ли по­ло­ви­ну на­ше­го на­ро­да!»

Что бу­дет с этой ду­шой по ту сто­ро­ну смер­ти? Как мо­жет вой­ти в рай че­ло­век, ко­то­рый ярост­но на­ста­и­ва­ет на том, что он прав, и не ду­ма­ет рас­ка­и­вать­ся в сво­их гре­хах? Где он ока­жет­ся? Есть мно­же­ство при­ме­ров то­го, как че­ло­ве­че­ская гор­ды­ня и зло­ба пре­вра­ща­ет зем­лю в ад — во что она пре­вра­тит веч­ность? Что лю­бовь Бо­жия мо­жет сде­лать для тех, кто окон­ча­тель­но из­брал путь про­тив­ле­ния? Бог по­ла­га­ет «ве­ли­кую про­пасть» меж­ду спа­сен­ны­ми и по­гиб­ши­ми, так что зло­деи боль­ше не мо­гут при­чи­нять зла не­вин­ным. И Бог да­ет им столь­ко по­зна­ния ис­ти­ны, сколь­ко они мо­гут вме­стить — и это по­зна­ние обо­ра­чи­ва­ет­ся для них стра­да­ни­ем. На зем­ле зло­деи мо­гут упи­вать­ся злом и по­лу­чать из­вра­щен­ную ра­дость от чу­жих му­че­ний; в аду грех и зло обо­ра­чи­ва­ют­ся тем, чем и долж­ны — м?кой.

Но пре­ду­пре­жде­ния об аде от­но­сят­ся не толь­ко к ка­ким-то чу­жим нам лю­дям из да­ле­кой стра­ны, как этот сикх из при­ве­ден­но­го вы­ше при­ме­ра. И не толь­ко к не­рас­ка­ян­ным убий­цам.
Су­ще­ству­ют толь­ко два пу­ти — вос­хо­дя­щий или нис­хо­дя­щий, к Бо­гу или от не­го. Мож­но воз­рас­тать в люб­ви, по­зна­нии и рас­кры­тии сво­е­го дан­но­го Бо­гом пред­на­зна­че­ния. Мож­но — в гор­ды­не и враж­деб­но­сти. Мы не­из­беж­но вы­би­ра­ем тот или дру­гой путь, и, ко­гда наш вы­бор умно­жит­ся на веч­ность, он не­из­беж­но при­ве­дет нас в то или дру­гое ме­сто на­зна­че­ния.

Хри­сти­ан­ская жизнь — это не жизнь в стра­хе ада; мы по­ла­га­ем­ся на на­ше­го Спа­си­те­ля в том, что Он мо­жет и хо­чет из­ба­вить нас от от та­кой уча­сти. На­про­тив, хри­сти­а­не жи­вут, «по­мыш­ляя о гор­нем», и с сер­деч­ной на­деж­дой ожи­дая веч­но­го спа­се­ния. Но мы при­зва­ны пом­нить о ре­аль­но­сти на­ше­го вы­бо­ра и его по­след­ствий — и пом­нить о на­шей от­вет­ствен­но­сти за се­бя и свои ближ­них.

Путь спа­се­ния

Раз­го­вор о рае и аде — от­нюдь не от­вле­чен­ное тео­ре­ти­зи­ро­ва­ние. Мы не­сем­ся в то — или дру­гое — ме­сто с оше­лом­ля­ю­щей ско­ро­стью шесть­де­сят се­кунд в ми­ну­ту, по­сто­ян­но, днем и но­чью, и не мо­жем оста­но­вить­ся или хо­тя бы при­тор­мо­зить. Ве­ли­кий фран­цуз­ский мыс­ли­тель Блез Пас­каль чрез­вы­чай­но удив­лял­ся то­му, что лю­дей бес­по­ко­ит все что угод­но, кро­ме их веч­но­го спа­се­ния: «Тот са­мый че­ло­век, ко­то­рый про­во­дит столь­ко дней и но­чей в до­са­де и от­ча­я­нии по по­во­ду по­те­ри долж­но­сти или ка­ко­го-ни­будь во­об­ра­жа­е­мо­го оскорб­ле­ния сво­ей че­сти, — тот же са­мый че­ло­век зна­ет, что со смер­тью те­ря­ет все, и это не бес­по­ко­ит и не вол­ну­ет его. Яв­ле­ние урод­ли­вое, что в од­ном и том же серд­це, в од­но и то же вре­мя об­на­ру­жи­ва­ет­ся та­кая чув­стви­тель­ность к са­мым ма­лей­шим ве­щам и та­кое рав­но­ду­шие к са­мым важ­ным». Са­мое важ­ное в на­шем жиз­нен­ном пу­ти — это где мы его за­вер­шим. Ко­гда че­ло­век осо­зна­ет это, он за­да­ет­ся во­про­сом: «как мне спа­стись? Как мне до­стиг­нуть рая?»

И Пи­са­ние да­ет от­вет на этот во­прос: ве­руй в Гос­по­да Иису­са Хри­ста, и спа­сешь­ся ты и весь дом твой (Де­ян 16:31). По­ве­рить — зна­чит по­ко­рить­ся Иису­су Хри­сту как Гос­по­ду и до­ве­рить­ся Ему как Спа­си­те­лю, при­нять Кре­ще­ние, при­сту­пать к Та­ин­ствам Церк­ви, как Он за­по­ве­дал, ис­крен­не стре­мить­ся к со­блю­де­нию Его за­по­ве­дей. Ве­ра озна­ча­ет но­вую жизнь, воз­мож­но, от­каз от че­го-то, к че­му мы при­вык­ли, раз­рыв со ста­ры­ми гре­ха­ми и ста­ры­ми взгля­да­ми. Но ко­гда мы ви­дим пе­ред со­бой цель, ко­гда свет, ис­хо­дя­щий из рая, осве­ща­ет наш путь, мы по­ни­ма­ем, как ма­ло на са­мом де­ле от нас тре­бу­ют, и как мно­го мы об­ре­тем.

Сер­гей Ху­ди­ев
Источник: foma.ru