«На Соловках я понял, что каждый человек – человек…»

30 сен­тяб­ря ис­пол­ня­ется 15 лет со дня смер­ти ве­ли­ко­го фи­ло­ло­га, ис­кус­ство­ве­да, сце­на­ри­ста, ака­де­ми­ка Дмит­рия Сер­ге­е­ви­ча Ли­ха­че­ва. Мы пуб­ли­ку­ем его вос­по­ми­на­ния о го­дах, про­ве­ден­ных в Со­ло­вец­ком ла­ге­ре осо­бо­го на­зна­че­ния.

В два­дца­тые го­ды в Пет­ро­гра­де-Ле­нин­гра­де су­ще­ство­ва­ло мно­же­ство круж­ков, осо­бен­но по­пу­ляр­ных сре­ди мо­ло­де­жи. Со­би­ра­лись и по пять че­ло­век, и по де­сять, и боль­ше. Бы­ли круж­ки с «на­прав­ле­ни­ем» — на­при­мер, фи­ло­соф­ским, ре­ли­ги­оз­ным, по­э­ти­че­ским и т.д., но бы­ли круж­ки и без «на­правления».

Обыч­но со­би­ра­лись в на­зна­чен­ный день не­де­ли, чи­тал­ся и об­суж­дал­ся ка­кой-ли­бо до­клад. Бы­ли круж­ки в по­ме­ще­ни­ях школ, в ка­кой-ли­бо сво­бод­ной ауди­то­рии уни­вер­си­те­та, у чле­нов круж­ка — тех, кто имел до­ста­точ­ную для при­е­мов ком­на­ту.

В 1927 го­ду я хо­дил в кру­жок, где каж­дый из участ­ни­ков (а все­го нас бы­ло во­семь) ста­рал­ся пе­ре­ще­го­лять дру­гих в экс­тра­ва­гант­но­сти сво­их до­кла­дов, вы­ступ­ле­ний и то­чек зре­ния. Шу­тя мы на­зы­ва­лись Кос­ми­че­ской Ака­де­ми­ей на­ук, со­кра­щен­но КАН.

Чле­ны круж­ка ле­том от­прав­ля­лись пеш­ком по ка­ко­му-ли­бо марш­ру­ту, на­при­мер от Вла­ди­кав­ка­за до Су­ху­ми. Ле­том же ка­та­лись на лод­ке по Боль­шой Нев­ке. Со­чи­ни­ли свой гимн. У нас бы­ли из­ряд­ные сти­хо­твор­цы. Гимн мы пе­ре­ве­ли на гре­че­ский.

Жи­лось на­шей се­мье труд­но. Это был 1927 год. Отец ушел с ра­бо­ты, и нас стес­ни­ли в на­шей квар­ти­ре, при­шлось жить в двух ком­на­тах со все­ми ионов­ски­ми и сво­и­ми кни­га­ми.

Я не мог най­ти ра­бо­ту. Жить в 20 лет на счет ро­ди­те­лей я счи­тал для се­бя по­зор­ным. На­ко­нец на­нял­ся под­би­рать биб­лио­те­ку в Книж­ном фон­де на Фон­тан­ке для Фо­не­ти­че­ско­го ин­сти­ту­та ино­стран­ных язы­ков. Но, на­няв ме­ня, С. К. Бо­я­нус де­нег мне не пла­тил — про­сто за­был обо мне, а я на­пом­нить не ре­шал­ся. На­ко­нец по­лу­чил от не­го за не­сколь­ко ме­ся­цев еже­днев­ной ра­бо­ты 60 руб­лей и ку­пил се­бе ко­стюм.

Отец бес­по­ко­ил­ся, что я ни­ку­да не хо­жу, а к нам на­до бы­ло по­па­дать че­рез про­ход­ную, до­бы­вать про­пуск. Есте­ствен­но, и ко мне ни­кто не хо­дил. Един­ствен­ной от­ду­ши­ной бы­ли «за­се­да­ния» КАН.

В 1928 го­ду ОГПУ при­сту­пи­ло к лик­ви­да­ции раз­лич­но­го ро­да круж­ков. Все «ака­де­ми­ки» бы­ли аре­сто­ва­ны. Сре­ди них 8 фев­ра­ля был аре­сто­ван и я. Не мо­гу за­быть, как мой отец, об­ра­зец му­же­ства, ли­шил­ся чувств при мо­ем аре­сте.

Де­вять ме­ся­цев я про­си­дел на Шпа­лер­ной (те­перь ули­ца Во­и­но­ва). В са­мом на­ча­ле но­яб­ря я был при­ве­зен на Со­лов­ки. Усло­вия су­ще­ство­ва­ния там в це­лом бы­ли ужас­ные. Но мож­но бы­ло по­пасть на тя­же­лые «об­щие ра­бо­ты» или ока­зать­ся в от­но­си­тель­но снос­ных усло­ви­ях.

Че­му я на­учил­ся на Со­лов­ках? Преж­де все­го я по­нял, что каж­дый че­ло­век — че­ло­век.

Мне спас­ли жизнь «до­муш­ник» (квар­тир­ный вор) Ов­чин­ни­ков, ехав­ший с на­ми на Со­лов­ки вто­рич­но (его воз­вра­ща­ли из по­бе­га, ко­то­рый он ге­ро­и­че­ски со­вер­шил, что­бы уви­деть­ся вновь со сво­ей «ма­ру­хой»), и ко­роль всех урок на Со­лов­ках, бан­дит и со­участ­ник на­ле­тов зна­ме­ни­то­го Лень­ки Пан­те­ле­е­ва — Иван Яко­вле­вич Ко­мис­са­ров, с ко­то­рым мы жи­ли око­ло го­да в од­ной ка­ме­ре.

По­сле тя­же­лых фи­зи­че­ских ра­бот и сып­но­го ти­фа я ра­бо­тал со­труд­ни­ком Кри­ми­но­ло­ги­че­ско­го ка­би­не­та и ор­га­ни­зо­вы­вал тру­до­вую ко­ло­нию для под­рост­ков — разыс­ки­вал их по ост­ро­ву, спа­сал их от смер­ти, вел за­пи­си их рас­ска­зов о се­бе, со­би­рал во­ров­ские сло­ва и вы­ра­же­ния. Стра­дал я их стра­да­ни­я­ми ужас­но, хо­дил, как пья­ный, от их рас­ска­зов о сво­ей жиз­ни, об их стра­да­ни­ях, жиз­ни в ас­фаль­то­вых кот­лах, пу­те­ше­стви­ях в ящи­ках под ва­го­на­ми. Все это бы­ли боль­ные лю­ди, «за­ню­хан­ные» (с из­ме­нен­ной пси­хи­кой от ню­ха­ния нар­ко­ти­ков), с от­мо­ро­жен­ны­ми но­га­ми, ру­ка­ми и т. д., и т. д. Я со­би­рал под­рост­ков из зем­ля­нок в ле­су на ле­со­за­го­тов­ках, из са­мых от­да­лен­ных ча­стей ост­ро­ва. Ка­ких толь­ко рас­ска­зов о них я не за­пи­сал!

В осталь­ное вре­мя я встре­чал­ся с са­мы­ми раз­но­об­раз­ны­ми людь­ми — раз­ных на­ци­о­наль­но­стей (был да­же япон­ский са­му­рай), раз­но­го со­ци­аль­но­го по­ло­же­ния, раз­но­го об­ра­зо­ва­тель­но­го уров­ня, раз­ных про­фес­сий.

Я оце­нил мо­раль­ную стой­кость лю­дей ста­ро­го, дво­рян­ско­го вос­пи­та­ния. Не­сколь­ко лет я ра­бо­тал с людь­ми, из­вест­ны­ми в рус­ской куль­ту­ре на­ча­ла XX ве­ка, и с мо­ло­ды­ми людь­ми, мно­гие из ко­то­рых бы­ли очень та­лант­ли­вы. Об­ще­ние с ни­ми бы­ло для ме­ня в выс­шей сте­пе­ни по­лез­ным.

В на­ча­ле но­яб­ря 1931 го­да ме­ня вы­вез­ли на ма­те­рик, и я стал ра­бо­тать на Бе­ло­мор­ско-Бал­тий­ском ка­на­ле в од­ном из са­мых от­вет­ствен­ных уз­лов всех ра­бот дис­пет­че­ром на же­лез­ной до­ро­ге. И сно­ва лю­ди и лю­ди. Ров­но че­рез че­ты­ре с по­ло­ви­ной го­да по­сле сво­е­го аре­ста я был осво­бож­ден с крас­ной по­ло­сой че­рез всю бу­ма­гу о мо­ем осво­бож­де­нии, удо­сто­ве­ря­ю­щую, что я осво­бож­ден как удар­ник Бел­балт­ла­га с пра­вом про­жи­ва­ния по всей тер­ри­то­рии СССР.

Я вер­нул­ся в Ле­нин­град, но по­том все же мне при­шлось хло­по­тать о сня­тии су­ди­мо­сти, что и бы­ло сде­ла­но ре­ше­ни­ем Пре­зи­ди­у­ма ВЦИК. По­мог­ли мне в этом доб­ро­же­ла­тель­ный пре­зи­дент Ака­де­мии на­ук СССР ака­де­мик А. П. Кар­пин­ский и нар­ко­мюст Н. В. Кры­лен­ко.

Из всей этой пе­ре­дря­ги я вы­шел с но­вым зна­ни­ем жиз­ни и с но­вым ду­шев­ным со­сто­я­ни­ем. То доб­ро, ко­то­рое мне уда­лось сде­лать сот­ням под­рост­ков, со­хра­нив им жизнь, да и мно­гим дру­гим лю­дям, доб­ро, по­лу­чен­ное от са­мих со­ла­гер­ни­ков, опыт все­го ви­ден­но­го со­зда­ли во мне ка­кое-то очень глу­бо­ко за­лег­шее во мне спо­кой­ствие и ду­шев­ное здо­ро­вье.

Я не при­но­сил зла, не одоб­рял зла, су­мел вы­ра­бо­тать в се­бе жиз­нен­ную на­блю­да­тель­ность и да­же смог не­за­мет­но ве­сти на­уч­ную ра­бо­ту. Я изу­чал обы­чай во­ров­ской иг­ры в кар­ты и на­пе­ча­тал на эту те­му в ла­гер­ном жур­на­ле «Со­ло­вец­кие ост­ро­ва» (1930, № 1) свою первую на­уч­ную ра­бо­ту.

Со­бран­ные мною ма­те­ри­а­лы по во­ров­ско­му ар­го лег­ли по­том в ос­но­ву двух на­уч­ных ра­бот, пер­вая бы­ла на­пе­ча­та­на в 1935 го­ду, а дру­гая толь­ко в 1964 го­ду. Не остал­ся я рав­но­ду­шен и к ис­то­рии Со­лов­ков. Сей­час я вспо­ми­наю то вре­мя без чув­ства оби­ды, но с из­вест­но­го ро­да со­зна­ни­ем то­го, сколь­ко оно мне да­ло для мо­е­го ум­ствен­но­го раз­ви­тия. И это во­все не по по­го­вор­ке «что про­шло, то бу­дет ми­ло». Ис­пы­та­ния, ко­то­рым я под­вер­гал­ся, «ми­лы­ми» стать не мог­ли.

Не так дав­но в «Огонь­ке» (1988) в руб­ри­ке, ко­то­рую ве­дет Ев­ге­ний Ев­ту­шен­ко, на­пе­ча­та­ны сти­хо­тво­ре­ния Юрия Ка­зар­нов­ско­го из его кни­жеч­ки, из­дан­ной в се­ре­ди­не 30-х го­дов. В при­ме­ча­нии бы­ло ска­за­но, что со­ста­ви­тель не зна­ет, кто та­кой Ю. Ка­зар­нов­ский и на­пе­ча­тал ли он что-ли­бо еще до или по­сле.

Юрий Ка­зар­нов­ский из Ро­сто­ва-на-До­ну. Ро­дил­ся он в на­ча­ле ве­ка. Был в ли­те­ра­тур­ном круж­ке в сво­ем род­ном го­ро­де. Аре­сто­ван. Си­дел на Со­лов­ках. И пе­ча­тал­ся в жур­на­ле «Со­ло­вец­кие ост­ро­ва». Там не­сколь­ко сти­хо­тво­ре­ний его мож­но най­ти. Не луч­шие сти­хо­тво­ре­ния, но те, ко­то­рые мог­ли прой­ти цен­зу­ру. По­том он был все вре­мя в ла­ге­рях и был по­след­ним, кто ви­дел О. Э. Ман­дель­шта­ма.

Мы зва­ли его на Со­лов­ках Юр­ка Ка­зар­нов­ский. Он был ве­ли­кий озор­ник. На­сколь­ко это бы­ло воз­мож­но в ла­гер­ных усло­ви­ях. На­чаль­ство в ла­ге­ре бы­ло глу­пое и не­об­ра­зо­ван­ное. Ка­зар­нов­ский ра­бо­тал в куль­тур­но-вос­пи­та­тель­ной ча­сти. Во гла­ве ее сто­ял со­вер­шен­но не­гра­мот­ный се­ве­ря­нин.

То­гда бы­ла та­кая тео­рия о «со­ци­аль­но близ­ких» и «со­ци­аль­но даль­них». «Близ­кие» — это во­ры, а «даль­ние»- контр­ре­во­лю­ци­о­не­ры. Тео­рия гла­си­ла, что на­до всё де­лать для «со­ци­аль­но близ­ких».

Жур­нал «Со­ло­вец­кие ост­ро­ва» из­да­вал­ся с 1926 по 1932 год ; сво­бод­но про­да­вал­ся по стра­не. Его мож­но най­ти в биб­лио­те­ках. Там ино­гда про­хо­ди­ли до­воль­но озор­ные ве­щи, мно­го лю­бо­пыт­но­го ма­те­ри­а­ла.

Я по­пал в ла­герь в кон­це но­яб­ря 1928 го­да, а Ка­зар­нов­ский не­мно­го рань­ше, по-мо­е­му, вес­ной. Ме­ня осе­нью 1931 го­да увез­ли с Со­лов­ков, и 4 ав­гу­ста 1932 го­да я был осво­бож­ден с «крас­ной чер­тою». Из пя­ти я про­был там че­ты­ре с по­ло­ви­ной го­да. «Крас­ная чер­та»— это зна­чит, что я был осво­бож­ден как удар­ник Бе­ло­мор­ско-Бал­тий­ско­го ка­на­ла: к это­му вре­ме­ни он был за­кон­чен, и Ста­лин, в вос­тор­ге, всех стро­и­те­лей осво­бо­дил. Так мне по­вез­ло.

Д.С. Ли­ха­чев. За­мет­ки и на­блю­де­ния. — Ле­нин­град, 1989.

Источник: pravmir.ru